Приоткрытая дверь  - Татьяна Мастрюкова

Почему-то в самые страшные моменты у меня напрочь пропадает голос. Вместо дикого ора, который теоретически мог бы напугать напугавшего, я начинаю шептать что-то невразумительное или вообще молчу как рыба. Мне кажется, что я кричу, но это только голос в голове.

Хотелось зажать уши, но было нечем. Стул стал качаться так, будто ему подпилили ножку.

– Настя!

Уже настойчивее… И теперь я расслышала, что этот голос не принадлежит никому из моих родных. Хотя точно какой-то знакомый, вроде того, каким говорил той ночью псевдо-Алексей в странном халате.

Халат! Ну как я могла забыть?!

Одежду наизнанку, чтобы выйти из перехода. Когда леший водит, одежду на левую сторону или обувь поменять местами.

Почему-то мне казалось, что, если я слезу со стула, с ним случится что-нибудь нехорошее. Например, развалится на кусочки. Рисковать я не стала и, не слезая на пол, быстро стянула футболку, вывернула ее наизнанку и надела опять, причем на всякий случай задом наперед. Вышивка, так миленько смотревшаяся на груди футболки, теперь принялась немилосердно колоть спину. Хорошо, что у меня в руках был молоток. Использовав его как чесалку, я немного облегчила себе участь.

Теперь стул стоял как вкопанный и больше никто меня не звал. Не теряя времени, стиснув зубы, зажмурившись (все равно все делала на ощупь), я забила швейную иглу несколькими ударами молотка в притолоку Люлиной двери. Даже удивительно, что получилось так точно. В обычной ситуации я непременно попала бы себе по пальцам, уронила иголку, полчаса искала бы ее…

Я прислушалась. Спрыгнула со стула. Теперь он стоял прочно, как обычно. Отошла, задрала голову и посмотрела на притолоку, непроизвольно почесывая спину молотком. Представляю, как это забавно выглядело со стороны.

Даже с середины комнаты почти ничего не было заметно. Особенно если не знать, куда смотреть. Даже белая нитка, которую я забыла вынуть из игольного ушка, сливалась со стеной.

Кинула взгляд на столик с зеркалом. Все было совершенно обыденно. Разве что кукла-ворона… Я вообще ее не смогла разглядеть среди теткиного барахла на столе. Или я сама ее нечаянно спихнула куда-то, когда разглядывала комнату, или…

Всю меня с головы до ног накрыло незнакомое раньше чувство. Наверное, это была эйфория (я потом специально посмотрела определение этого слова в словаре). Почему-то ощущалась уверенность, что я все сделала правильно, что я победила.

Волоча стул за спинку, я, несмотря на кипящую в груди радость, все же осторожно вышла в коридор.

Никаких котят. Никаких шагов.

Под ногой скрипнула половица. Но она всегда скрипела в этом месте. Я принюхалась. А потом полной грудью вдохнула родной, обычный, наш запах. И в бывшей детской уже не воняло заброшкой. Только пачули. От Люли мне было известно, что их делают из гуано насекомых. Эта обыденная, совершенно ни к чему не привязанная мысль снова обрадовала меня до слез.

Неужели у меня получилось?

Неужели такой малости было достаточно? И тут я услышала, как на улице прогромыхал трамвай.

Вернувшись из школы, я вымыла в ванной руки, повернулась к шкафчику, под которым висели полотенца, и…

Оно лежало на том же месте, где я его тогда оставила. Мое серебряное колечко. Предусмотрительно чуть отодвинутое от края. Я даже сначала решила, что у меня галлюцинации. Потрогала пальцем. Обычное колечко, мое. Надела на палец. Ничего не произошло. Да и что должно было произойти?

Хотелось бы мне знать, где оно путешествовало все это время! Хотя нет, не хотелось знать. Не хочется. Совсем.

Первым делом папа вернул обычный телефон, а старинный агрегат торжественно убрал обратно в коробку. Мы проводили его аплодисментами. По правде сказать, мне было его немного жаль: винтажный телефон был хотя и не очень удобным, но все же каким-то уютным, что ли. Но если воспринимать его как символ нашествия кикиморы, то я желаю, чтобы больше никогда не пришлось им пользоваться.

Несмотря на частое желание пройтись по квартире с зеркальцем, я никогда так не делала. Мне казалось, что одно неловкое действие способно спровоцировать, запустить механизм заново. И это было страшно.

«В доме невыносимо жить стало!» – Тетя Юля повторяла и повторяла эту фразу, словно хотела нам вбить ее в мозги, как я – иголку в притолоку.

Кстати, говорить она так начала с того самого вечера. Никто не соглашался с ней, но и не спорил. Впрочем, мы и не бились до синяков, как она. Тетя отчего-то регулярно ударялась то о дверной наличник, то о саму дверь, но исключительно при входе и выходе из собственной комнаты. Ее словно вело в сторону, дверной проем словно притягивал то коленку, то плечо, то бедро.

Я боялась даже мысленно рассуждать на эту тему.

Теперь Люля особенно рьяно запрещала нам заходить к ней в комнату. Гостей, и так в последнее время немногочисленных, тоже стала размещать на кухне, а потом вообще свела на нет, предпочитая уходить из дома сама.

Дольше всех продержался Алексей. Но, несмотря на все попытки парня побыть с ней подольше, Люля выставляла его из дома уже через час.

– Алексей перешел во френдзону. Бедняга, – жалела я кормильца нашего. Из всех Люлиных ухажеров он был самый симпатичный и хорошо к нам относился.

– Он из нее и не выходил, – фыркнула мама. – Это не Юлькин вариант, однозначно.

А потом появился настоящий бойфренд.

Во всяком случае, тетя Юля регулярно упоминала о своем спутнике на разных тусовках и как-то даже привела его познакомиться с нами. То есть познакомить пришлось, потому что был поздний вечер и все были дома. Этого-то парня не на кухне держали. Когда он ушел, неизвестно, все мы уже давно спали.

Конечно, утром мы сразу принялись обсуждать его. Почему-то никто из нас не запомнил его имени. Даже бабушка, которая, кажется, помнила имена всех своих знакомых, даже случайных, даже спустя годы. Вот такой странный тип. Мне казалось, что его зовут не то Григорий, не то Георгий.

Бабушка почти вспомнила, но тут пришел папа и ляпнул:

– Ну что, вспомнили? Так кто он не: не-Георгий или не-Григорий?

Мы с бабушкой одновременно вскричали с укоризной:

– Папа!

– Паша!

Но папа уже сделал свое черное дело. И теперь радостно посмеивался, пока мы пытались вспомнить, кто именно Люлин поклонник не.